000526

138 ИСТОЧНИКИ Иван Тургенев. Живые мощи - Про беду-то мою рассказать? Извольте, барин. Случилось это со мной уже давно, лет шесть или семь. Меня тогда только что помолвили за Василья Полякова - помните, такой из себя стат­ ный был, кудрявый, еще буфетчиком у матушки у вашей служил? Да вас уже тогда в деревне не было; в Москву уехали учиться. Очень мы с Василием слюбились; из головы он у меня не выхо­ дил; а дело было весною. Вот раз ночью... уж и до заря недалеко... а мне не спится: соловей в саду таково удивительно поет сладко!.. Не вытерпела я, встала и вышла на крыльцо его послушать. Заливается он, заливается... И вдруг мне почудилось: зовет меня кто-то Васиным голосом, тихо так: «Луша!..» я глядь в сторону, да, знать, спросонья оступилась, так прямо с рундучка и полетела вниз - да о землю хлоп! И, кажись, не сильно я расшиблась, потому - скоро поднялась и к себе в комнату вернулась. Только словно у меня что внутри - в утробе - порвалось... Дайте дух пере­ вести... С минуточку... барин. Лукерья умолкла, а я с изумлением глядел на нее. Изумляло меня собственно то, что она рассказ свой вела почти весело, без охов и вздохов, нисколько не жалуясь и не напрашиваясь на участие. - С самого того случая, - продолжала Лукерья, - стала я сохнуть, чахнуть; чернота на меня нашла; трудно мне стало ходить, а там уже - и полно ногами владеть; ни стоять, ни сидеть не могу; все бы лежала. И ни пить, ни есть не хочется: все хуже да хуже. Матушка ваша по доброте своей и лекарям меня показывала, и в больницу посылала. Однако облегченья мне никакого не вышло. И ни один лекарь даже сказать не мог, что за болезнь у меня за такая. Чего они со мной только не делали: железом раскаленным спину жгли, в колотый лед сажали - и все ничего. Совсем я око­ стенела под конец... Вот и порешили господа, что лечить меня больше нечего, а в барском доме держать калек неспособно... Ну и переслали меня сюда - потому тут у меня родственники есть. Вот я и живу, как видите. Лукерья опять умолкла и опять усилилась улыбнуться. - Это, однако же, ужасно, твое положение! - воскликнул я... И, не зная, что прибавить, спро­ сил: - а что же Поляков Василий? - Очень глуп был этот вопрос. Лукерья отвела глаза немного в сторону. - Что Поляков? Потужил, потужил - да и женился на другой, на девушке из Глинного. Знаете Глинное? от нас недалече. Аграфеной ее звали. Очень он меня любил, да ведь человек молодой - не оставаться же емухолостым. И какая ужя ему могла быть подруга? а жену он нашел себе хоро­ шую, добрую, и детки у них есть. Он тут у соседа в приказчиках живет: матушка ваша по пачпорту его отпустила, и очень ему, слава Богу, хорошо. - И так ты все лежишь да лежишь? - спросил я опять. - Вот так и лежу, барин, седьмой годок. Летом-то я здесь лежу, в этой плетушке, а как холодно станет - меня в предбанник перенесут. Там лежу. - Кто же за тобой ходит? Присматривает кто? -А добрые люди здесь есть тоже. Меня не оставляют. Да и ходьбы за мной немного. Есть-то по­ читай что не ем ничего, а вода - вот она в кружке-то: всегда стоит припасенная, чистая, ключевая вода. До кружки-то я сама дотянуться могу: одна рука у меня еще действовать может. Ну, девочка тут есть, сиротка; нет, нет - да и наведается, спасибо ей. Сейчас тут была... Вы ее не встретили? Хорошенькая такая, беленькая. Она цветы мне носит; большая я до них охотница, до цветов-то. Садовых у нас нет, - были, да перевелись. Но ведь и полевые цветы хороши, пахнут еще лучше садовых. Вот хоть бы ландыш... на что приятнее! - И не скучно, не жутко тебе, моя бедная Лукерья?